В этой тревожной обстановке особенно черным пятном рисовалась только что провозглашенная тогда — граничившая с Уфимской губернией — Башреспублика. К нарисованным выше и без того далеко невеселым элементам уфимской жизни там присоединялся еще исключительно остро стоявший национальный вопрос. Во главе республики находился ревком, состоявший из популярнейших в то время представителей башкирской интеллигенции, еще вчера бившихся против нас в рядах белых и на основах определенного «Соглашения» перешедших вместе со своими войсками на нашу сторону.
Даже если предположить, что эти люди были далеко не на все сто процентов повинны в приписывавшихся им черных замыслах, то и тогда не трудно понять, что тяжелое прошлое их само по себе должно было тяготеть над сознанием наших работников достаточно ощутительным грузом.
Я имел в кармане два мандата — один в качестве особо уполномоченного ВЦИКа, другой — в качестве представителя ЦК партии при башкирском правительстве и обязательство принять участие в организации там советской власти в связи с ожидавшимся I Всебашкирским съездом советов. Поэтому, естественно, я особенно внимательно прислушивался к информации и настроениям товарищей в отношении башкирского вопроса.
Большинство наших работников теоретически, конечно, отдавало себе ясный отчет в том, что факт появления на свет новой республики есть одна из неотъемлемейших подробностей нашей партпрограммы, и были достаточно дисциплинированы — до крайней щепетильности в этом вопросе —в отношении определенных твердых указаний центра, поскольку они имелись налицо. К сожалению, однако, центру тогда было не до того, и указания его далеко не всегда имелись в сколько-нибудь конкретной форме.
С другой стороны, общая обстановка и без того представлялась исключительно насыщенной и непосильно трудной. Низкий уровень культурности башкирских масс вызывал сомнение в том, что они не будут использованы против нас просто благодаря своей темноте; если не сознательно, то подсознательно всякий местный житель, естественно, находился под какой-то степенью воздействия воспоминаний об обычных в прошлом постоянных башкирских бунтах и их усмирениях.
Примем далее во внимание, что башкирская масса вообще и ее переживания представителям других национальностей были совершенно чужды и непонятны. Естественно поэтому, что настроение большинства работников в этом вопросе складывалось в большой степени под воздействием настроения крестьянства, окружавшего башкирские земли, внедрившегося там и сям среди, башкирских поселений и имевшего с башкирами свои счеты по земельному вопросу.
Наконец — и, может быть, самое главное — новая республика явилась на уже занятое место и, естественно, должна была, как увидим ниже, вступить в спор по ряду насущнейших вопросов в отведенной ей столице — Стерлитамаке — с крепко осевшим уже там на хозяйском положении нашим Уиком.
Вполне понятно поэтому, что самый вопрос о целесообразности образования автономной республики подвергался серьезнейшим сомнениям, и вполне определенные на этот счет указания центра казались большим недоразумением, результатом незнакомства центральных работников с положением дел на месте.
В связи с этой картиной настроений то и дело рождались всякие слухи, компрометировавшие положение дел в Башкирии или просто в анекдотических красках представлявшие их. Эти слухи трудно было проверить, да и некому было этим заниматься, — им просто охотно верили, потому что они отвечали настроениям.
// Пролетарская революция. - 1928. - № 5 (76). - С. 106-107. |